«Пол Пирс любил русскую баню и котлеты по-киевски». Как тренер из Ленинграда стал первым массажистом НБА и 36 лет проработал в «Селтикс»

Владимир Шульман вырос в послевоенном Ленинграде, после института тренировал юных гандболисток, а в конце семидесятых улетел в Америку и через пару лет стал массажистом «Бостон Селтикс». Шульман оставил баскетбол лишь три года назад и с тех пор не посетил ни одного матча «Бостона». Зато охотно вспоминает свои десятилетия в «Селтикс» и то, что к ним привело. 

«Работа с Шакилом — приятная каторга»

Фото: © Личный архив Виктории Шульман

— 36 лет в «Бостон Селтикс» — что это для вас?

— Это три с половиной тысячи игр и больше пятисот баскетболистов. У одних мышцы как дерево или камень. У других — как пластилин. Положи мне сейчас на стол Ларри Берда, Кевина Гарнетта или Пола Пирса, и я с закрытыми глазами угадаю, кто это. Всегда говорил им: «Не слушайте, что я вам тут несу. Слушайте свое тело. Оно не соврет. Скажет: помогает массаж или нет». Если б не помогал, они бы не шли ко мне каждый день.

Пирс, бывало, приходил: «Спина болит. Не могу повернуться. Помоги». Мне было приятно, когда после моей помощи он здорово играл. Если выглядел похуже, я чувствовал свою вину. Перед матчами массировал семь-восемь игроков — больше не успевал. А они боролись за то, чтобы попасть на массажный стол. Кто не попадал — злился.

— В чем уникальность Кевина Гарнетта?

— Он очень крутой. Альфа-самец. Когда Кевин заходил в раздевалку, у остальных ребят дыхание перехватывало. Он ничего не говорил, но все мигом фокусировались на работе. Ларри Берд такой же, но помягче, а Кевин молча держал всех в ежовых рукавицах.

— А Пол Пирс?

— Мы с ним как братья — пятнадцать лет вместе. Каждый вечер массировал его по часу — у него дома или в отеле. Во всех полетах мы сидели рядом — как раньше с Ларри. Пол часто играл в карты с другими игроками и, побеждая, протягивал мне деньги: «На, получи». Он, как и многие американские баскетболисты, дитя улиц и в то же время очень добрый парень. Я подружился и с его детьми и женой Джулией. Мы даже праздники вместе проводили. Пол — один из немногих, кто не боялся русских.

Фото: © Личный архив Виктории Шульман

— В каком смысле?

— Из-за холодной войны американцы воспринимали нас как пришельцев из космоса. А Пирс со мной даже в русскую баню ходил. Обожал ее. Другие-то боялись: «Ты нас спаришь. Жарко!» Пол же после бани еще и шел в русские рестораны — в Нью-Йорке, Майами, Лос-Анджелесе... Особенно любил котлеты по-киевски. Он сейчас телекомментатор и часто вспоминает меня в репортажах. Душевный парень.

— В «Бостоне» завершал карьеру Шакил О’Нил. Особенный клиент?

— Для меня работа с ним была каторгой. Приятной каторгой. Когда он сидел на скамейке, я на карачках ползал вокруг него и массировал икры (на глазах двадцати-тридцати тысяч болельщиков). Это далеко не так удобно, как за массажным столом, так что я был мокрый, как мышь.

К тому же он такой огромный, что поначалу рядом с ним было немножко не по себе. Когда он не в спортивной форме, а в гражданской одежде, вообще кажется глыбой. Когда я впервые видел, как он садится в самолет, думал: «Как мы с ним взлетим-то?»

«Я сюда жить приехал, а не сидеть на пособии»

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— Чем памятно послевоенное детство в Ленинграде?

— Голодные всегда были, а в остальном — только хорошие воспоминания. Постоянно были на улице — жили во дворе одной семей. Иногда подеремся, иногда покурим, но в основном — школа да спорт.

— До эмиграции вы работали в гандболе. Как в него пришли?

— После института устроился в спортшколу Кировского района Ленинграда. Бегал на левом краю в любительской команде «Торпедо» и тренировал детей. Набирал их с семи-восьми лет и развивал. У меня была атомная продуктивность. Мои девчушки выигрывали «Стремительный мяч» (аналог «Золотой шайбы»). Оля Семенова и Лена Немашкало завоевали со сборной бронзу на сеульской Олимпиаде.

— Как они к вам попали?

— Я сам ходил по школам и отбирал их на уроках физкультуры. Родители с радостью отдавали детей в спорт: это гарантировало, что пить и курить ребенок начнет позже всех. Если вообще начнет. Правда, была жесткая конкуренция. Пригласишь девочку на просмотр, а она, оказывается, уже занята баскетболом или балетом.

Лена Немашкало училась в третьем классе, когда я впервые ее увидел. Была совсем еще малюсенькой, и я ее не взял. Но она нагнала меня в дверях: «Матвеич, попробуйте меня». Бросил ей мяч, а она ка-а-а-ак швырнула его в другой конец зала. «Ладно, приходи». На первую тренировку она пришла в чешках.

Лена — уникальная. Даже спала с гандбольным мячом. Я просил учителей: «Не долбайте ее. Она будет в сборной». — «Откуда знаешь? Ей девять лет». А она не только в союзную, но и в сборную мира пробилась. Сейчас — в Бремене, а до этого много лет жила в Хорватии.

Оля же Семенова семь лет была капитаном сборной СССР. Теперь — в Норвегии. Я как-то спросил: «А чего фамилию-то не сменила?» — «Чемпионы фамилию не меняют».

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— Общались с ними после отъезда в Штаты?

— Конечно. Перед Олимпиадой-88 команда Турчина (тренера женской гандбольной сборной — sportbox.ru) была в Штатах, а мы бились в плей-офф с «Атлантой»: знаменитая дуэль Ларри Берда и Доминика Уилкинса. Евдокимыч [Турчин] отпустил девчонок ко мне. Я познакомил их с игроками и привел на наш матч. Потом сопровождал на предолимпийском сборе в Германии.

У меня до сих пор мурашки по коже, когда вспоминают свою работу с гандболистками. Когда приезжаю в Ленинград — собираемся. Воспитанницы мигом слетаются. Я до сих пор с ними контачу. Одна из моих воспитанниц — моя жена. Нормально?

— Интересно.

— Она к тому моменту уже подросла, конечно. В 1989 году я впервые после эмиграции нагрянул домой. Собрал воспитанниц и спросил: «А где Вика Кванчиани (она из Грузии, сванка)? Только ее не хватает». Она тоже подъехала, и с тех пор мы вместе.

— Ваша эмиграция связана с работой в гандболе?

— Да. В Союзе была хорошая система спортшкол, но тренер сборной Ленинграда вставлял палки в колеса. Забирал лучших детей к себе. Если ребенок не хотел — его сливали, он никуда не попадал. У меня был отличный коллектив, шикарная школа, но в тех условиях невозможно было работать и развиваться. Я не хотел всю жизнь бегать по школьным раздевалкам и постоянно терять самых талантливых детей.

— Что оставили в Ленинграде?

— Я хорошо зарабатывал (370 рублей в месяц) и в двадцать семь лет имел кооперативную квартиру в Кировском районе.

— Вы улетали с мыслью, что никогда не вернетесь?

— Да, сто процентов. Для отъезда даже от гражданства пришлось отказаться.

Фото: © Facebook* Виктории Шульман

— Как коллеги отнеслись к вашему шагу?

— Всех шокировало, что перед Олимпиадой-80 «Вова уехал». Разрешение на выезд я получил без волнений. В армии не служил, в тюрьме не сидел, в диссидентские кружки не входил. Кроме спорта, ничем не занимался. Заполнил документы и полетел.

— Через Вену?

— Да, но сначала была пересадка в Берлине. В Вене предложили страны, куда ехать: Америка, Канада, Израиль, Южная Африка и Новая Зеландия. Я выбрал Америку, после чего три месяца ждал в Риме оформления визы.

Международный комитет спасения оплачивал проживание в Италии, а потом помог снять квартиру в Нью-Йорке. После переезда я сразу пошел работать и не пользовался никаким велфером (материальной помощью иммигрантам — sportbox.ru). Сказал: «Я сюда жить приехал, а не сидеть на пособии».

— Поехали с семьей?

— С женой и десятилетним ребенком. Что интересно — в кармане было лишь шестьдесят долларов. В первый же день я увидел наперсточников и загорелся: «О, сейчас разбогатею». В итоге потерял двадцать долларов.

— Ваша первая американская квартира отличалась от ленинградской?

— Это день и ночь, небо и земля. В Ленинграде — три комнаты, югославская мебель, цветной телевизор. Все в шоколаде. А в Бруклине поселился в маленькой квартире. Помню, какое счастье было, когда мы установили телефон. Правда, на него полгода никто не звонил. Если б знал, сколько сложностей будет поначалу, я бы еще подумал, покидать ли Союз. Но тогда об этом не думалось, надо было крутиться.

— До перестройки вы могли созваниваться с теми, кто остался здесь?

— Да. Правда, тогда минута стоила два доллара сорок центов. К тому же созванивались через телефонистку. Но все равно поддерживал отношения с друзьями. Никто из них не боялся со мной общаться.

«Берд сказал: «Хочу, чтобы этот парень был с нами»

Фото: © Facebook* Виктории Шульман

— Как стали массажистом?

— Советское образование много чего давало. В институте мы проходили в том числе и массаж. Прилетев в Нью-Йорк, я встретил девочку, игравшую раньше в гандбол на Украине. Она посоветовала хозяина фитнес-клуба, сына выходцев из России, уехавших после войны в Бразилию. Этот хозяин — массажист от Бога, работал в «Сантосе» с Пеле. Сначала он взял меня уборщиком, а потом поставил к массажному столу. Английский я знал топорно, но работал спокойно и со временем втянулся.

— Как попали в Бостон?

— Друг, учившийся со мной в институте, приехал туда за два года до меня. Работал тренером по легкой атлетике и позвал к себе. Бостон мне понравился, и я пошел искать работу. Говорить еще толком не мог, но помассировал хозяина фитнес-клуба в Ritz Carlton Hotel и услышал: «Я тебя беру. Переезжай».

— Пересекались с другими известными иммигрантами? Например, писатель Аксенов — большой любитель баскетбола.

— С ним не знаком. Я ни к кому не навязывался. Если нужен — пожалуйста, вот он я. Из русских звезд работал с Рудольфом Нуреевым и Александром Годуновым (он меня потом порекомендовал лондонскому Королевскому балету, гастролировавшему в Штатах).

Работал с предпринимателем Видалом Сассуном, у которого русские корни, и другими нашими богачами — в основном из Майами. Какого-нибудь 150-килограммового бизнесмена я, конечно, массирую не так, как Нуреева или Шакила О’Нила. Иначе он от синяков будет похож на зебру.

— Как вас взяли в «Селтикс»?

— Можно сказать, случайно. Тогда индустрия здоровья была на уровне бани, поэтому игроки «Бостона» Дэнни Эйндж (он сейчас генменеджер «Селтикс») и Эм Эл Карр качались в нашем фитнес-клубе. Увидели массажный стол: «О, попробуем». С тех пор приезжали ко мне перед играми и после, подтянув других ребят. Потом решили: «А чего мы сюда ездим-то? Давай лучше ты к нам». И я стал массировать их в Греческом религиозном колледже, где тренировался «Бостон».

Фото: © Личный архив Виктории Шульман

— Как выглядел ваш первый массажный стол?

— Два молочных ящика, а на них дверь, укрытая полотенцами. 1981 год, «Бостон» — чемпион НБА. Нормальные условия, да? Зато после того, как Ларри Берд лег на стол, его было не поднять. Он сказал: «Черт возьми, хочу, чтобы этот парень был с нами». Слово Ларри — закон. Так я попал в «Селтикс».

— Чем запомнился генменеджер того «Бостона» Ред Ауэрбах?

— Колоссальная личность: сколько чемпионатов выиграл, как гениально отбирал баскетболистов! Курил в зале сигару, и ему слова никто не мог сказать. Его родители из Минска, и перед смертью Ред даже побывал там один раз. Он белорусский еврей, и, когда к нему еще один такой же приехал, сказал в шутку: «Зачем я тебя взял? Давай-ка массируй мне ноги».

Он говорил кому угодно что угодно. При этом — ко всем относился душевно. Никого не забывал. Когда я собрался в Ленинград на Игры доброй воли, Ред сказал: «Купи подарков моего другу Кондрашину». В итоге я набрал для Володи целую сумку вещей.

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— Как к вам относились звезды «Бостона»?

— Называли «Влади-один-из-нас». Доверяли мне, как самим себе. В мой день рожденья утром пели Happy Birthday и заваливали подарками. Это вызывало зависть некоторых других работников. Ни у кого в лиге не было таких отношений с игроками. Ты ведь учитывай, что я официально первый массажист в истории НБА. Нормально для парня из России?

— Круто. Что вам дарили игроки?

— Что-то вроде второй зарплаты. Ларри Берд, Кевин Макхейл, Кевин Гарнетт и Пол Пирс не обязаны были мне ничего платить (я и так был самым высокооплачиваемым массажистом лиги), но они ни разу не упустили возможность отблагодарить меня. И долларами, и «ролексами». Разными «Луи Вюттонами» у меня забиты клозеты. Ребята очень обо мне заботились. Даже на ужин не ходили без меня.

«У меня три чемпионских перстня НБА»

Ларри Берд: © Bettmann / Contributor / Getty Images Sport / Gettyimages.ru

— Как работалось с Ларри Бердом?

— Ты можешь быть кем угодно, но с Ларри должен быть самим собой. Мы жили в паре кварталов друг от друга, и я работал с ним каждый день. У него были проблемы со спиной, поэтому массировал его не только на тренировке, но и вечерами — у него дома. Сначала — массаж. Затем пивка попьем, поболтаем. Потом к разговору присоединялась его жена Дайна.

Куда бы мы ни приезжали, сотни людей ждали Ларри у отеля. Перед финалом-1984 c «Лейкерс» автобус подъезжал к черному ходу, Ларри ложился на пол, а я садился сбоку — чтоб его никто не видел. Так же вывозили его после игр. Иначе ему прохода не давали. В отелях нам выделяли отдельный этаж, который охраняла полиция. Заодно и лифт отключали — чтобы никто к нам не подобрался.

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— В июне 1986-го «Бостон» выбрал под вторым номером Лена Байаса, которого не стало через два дня после драфта. Что с ним случилось?

— Поехал в Вашингтон. Там устроили вечеринку, а он нанюхался кокаина и умер. В следующем году у нас появился Реджи Льюис из Северо-восточного университета. Талантливый парень, мы дружили… Увы, в двадцать семь он умер на площадке во время тренировки. Остановилось сердце — говорили, что тоже из-за наркотиков. Я до сих пор поддерживаю отношения с его женой Донной.

— При вас в «Бостоне» сменилось 11 тренеров. С кем сдружились?

— До сих пор созваниваюсь с Крисом Фордом и Доком Риверсом. Эти двое навсегда в моем сердце, хотя и с другими тренерами отлично общался во времена совместной работы.

— И с Риком Питино?

— Да, хотя он жесткий тренер. Грубовато обращался с игроками, а с ними надо аккуратно. Но Рик — лидер. В трудной ситуации не давал своих в обиду. После каждой игры шел ко мне на массаж. Самолет ждал, а он лежал у меня на столе. После сеанса оставлял мне кучу денег. «Рик, я не возьму столько». — «Ну, оставь. Рабочие заберут». На Рождество присылал ящик «Столичной»: «Влади, надеюсь, ты не за один раз все это выпьешь».

Фото: © Личный архив Виктории Шульман

— Как устроились еще и в «Бостон Брюинс»?

— Мы играли в одном и том же дворце. А я-то, как все в Советском Союзе, вырос на хоккее, поэтому ходил на все матчи «Брюинс», когда был свободен. Заходил в раздевалку, знакомился с ребятами — Доном Суини, Кэмом Нили, нашими игроками. Однажды спросил: «Хотите, буду массировать вас на тренировках, когда нет работы в «Селтикс»?» — «Окей». Из хоккеистов «Бостона» я подружился с Димой Квартальновым. Даже забирали вместе из роддома его жену Жанну и сына Никиту.

Но вообще я знал почти всех наших хоккеистов в НХЛ — не только из Бостона. Например, Ларионов с Овечкиным — суперзвезды, но в то же время доступные, простые, земные ребята. Не сосчитать, сколько у меня клюшек и хоккейных свитеров. Правда, жена просит хранит их в подвале.

— Общаетесь с массажистом «Детройта» Сергеем Чекмаревым?

— Все время на связи. Сережка — красавец, люблю его. Знакомы с восьмидесятых, когда он приезжал из СССР на матчи с «Брюинс» — тогда же познакомился с Ларионовым, Крутовым, Фетисовым.

С Серегой мы обсуждаем то, что происходит в раздевалке. Например: «У моего игрока вертлужная впадина болит. Как думаешь, что делать?» Другой мой друган — Сережа Хмелевский, работавший в киевском «Спартаке», — в «Филадельфии Сиксерс». Лет пятнадцать назад я помог ему устроиться. Классный парень.

К нам, выходцам из Советского Союза, ребята потому и тянутся, что у нас ручная терапия, а не болтовня, как у американских массажистов. Как говорил Кевин Макхейл, когда его отвлекали разговорами на массажном столе: «Заткнись и залечи».

— Как вы совмещали работу в «Селтикс» и «Брюинс»?

— Помоложе был, везде успевал, но в «Селтикс» сказали: «Надо чтоб он ездил с нами на все матчи». Совмещать разъезды с работой в «Брюинс» стало невозможно. И я выбрал баскетбол. Честно скажу, по двум причинам. Да, хоккей мне ближе, но там двадцать три игрока, а в «Селтикс» — двенадцать. Там, условно, платили доллар, а в баскетболе — три.

Но с легендами «Брюинс» я до сих пор на связи. Например, Рэя Бурка иногда вижу в Boston Garden или в гольф-клубе, где он участвует в благотворительных турнирах. У Рэя был обычай. Перед матчами приобнимал каждого игрока: «Как себя чувствуешь?» — «Хорошо». Если тот парень потом плохо играл, Рэй выяснял: «Ты же говорил, что хорошо себя чувствуешь. Почему ноги еле передвигаешь?»

Есть резервисты, у которых несколько чемпионских перстней (даже у меня, массажиста, — три). А великий Бурк отпахал в «Брюинс» двадцать лет и ничего не выиграл. Поэтому «Бостон» отпустил его в «Колорадо», с которым Рэй в сорок лет выиграл Кубок Стэнли.

«Сейчас согласился бы работать в баскетболе только с Кириленко»

Фото: © Facebook* Виктории Шульман

— В девяностые важным игроком «Бостона» был Антуан Уокер. Чем он интересен?

— Качаться не любил, вообще не подходил к тренажерам, а массаж обожал. Перед сеансом закрывал в моем номере окна, устанавливал температуру воздуха, как в Африке, и я работал с ним час-полтора. Когда в конце сезона делили бонусы, он давал мне существенную часть. Перед Рождеством спрашивал: «Влади, что хочешь?» Однажды подарил мне адидасовскую олимпийку «Мюнхен-1972». Из-за нее ребята в шутку называли меня террористом.

Антуан — человек особой доброты. Увы, прогорел — на казино и дурацких инвестициях.

— Какие еще прозвища придумывали?

— Доминика Уилкинса звали Ником Греком после его возвращения из «Панатинаикоса». Очень колоритный и обаятельный парень. Мы недолго с ним работали, но до сих пор обнимаемся при встрече в Атланте, где он работает комментатором. Кстати, лет пятнадцать-двадцать назад он мне говорил, что занимался бизнесом с Россией — представлял какой-то банк.

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— В каком режиме работали с игроками последнего золотого «Бостона»?

— После Пирса — в 23:45 — массировал Гарнетта. В семь утра — Рэджона Рондо. Для тренеров Рондо считается тяжелым человеком. Говорят, если бы не характер, он заработал бы в три раза больше, но у меня с ним проблем не было. Мы даже отдыхали вместе в Майами.

Ни в ком из звезд не замечал снобизма — дружелюбные ребята. Гарнетт, кстати, тоже любил баню и русские рестораны, но таким звездам непросто куда-то выбираться — к ним сразу бегут за автографами.

— Пример дружелюбия Гарнетта?

— Однажды Пирс, Кевин и я пришли в Cigar Bar в Нью-Йорке. Покушали, раскурили сигары. К Гарнетту подошли двое мужчин. Представились: один издатель газеты, другой — журнала. Он им: «Нет-нет, сначала представьтесь мистеру Шульману».

Где бы мы ни сидели, Кевин, Пол, Рэй Аллен и другие ребята никогда не давали мне оплатить счет. На день рожденья присылали портного, он обмерял меня, и вскоре привозили дюжину костюмов. По три-пять тысяч долларов каждый.

Фото: © РИА Новости / Владимир Астапкович

— Как они вас разыгрывали?

— Будят, например, в четыре утра: «Спускайся — срочное собрание». Я бегу вниз, а они: «Пойдем пивка попьем». Им среди ночи просто скучно стало. В основном шутили по-доброму. Я тоже не отставал. Однажды в казино мне дали фишек на несколько тысяч долларов: «Влади, поиграй». А я тут же обналичил их в кассе и пошел в номер спать.

— Чем отличались чемпионские парады «Бостона» восьмидесятых от того, что был в 2008-м?

— Раньше после парада был огромный ужин в фешенебельном отеле. Ritz Carlton или Plaza. Семьи, друзья — зови кого хочешь. Теперь парад прошел — и до свиданья, поехали домой к Гарнетту или Пирсу.

— Чем запомнилось посещение Белого дома в 2008-м?

— Я и до чемпионства был там на экскурсии, но встреча с президентом Бушем — нечто особенное. В овальном кабинете такая аура, что аж затихаешь. Еще я попросил секьюрити сфотографировать меня на трибуне, с которой вещает президент. Не так много русских там побывало: я да Ростропович.

Фото: © Личный архив Владимира Шульмана

— Как за тридцать шесть лет изменились отношения внутри «Бостона»?

— Трудно сравнивать поколения. С одной стороны, нынешнее лучше, потому что больше зарабатывают. С другой, лучше старая гвардия, потому что мы крепче дружили, больше времени проводили вместе. Каждый праздник отмечали с женами и детьми. После сезона — барбекю-вечеринка и так далее. Прежде команда была семьей. Сейчас — это корпорация. Люди стали меньше общаться.

К тому же, когда я начинал, в «Селтикс» было шестнадцать человек — несколько тренеров, двенадцать игроков, администратор и массажист. А теперь сотрудников столько, что набивается полный самолет.

Ну, и ротация усилилась: раньше команда была династией, много лет играла почти одним составом, и обмен Дэнни Эйнджа в «Сакраменто» вызывал бурю в Бостоне. А теперь баскетболисты сегодня здесь, завтра там — никто этого и не замечает. Я всего три года вне «Селтикс», а там осталось только два знакомых мне игрока. Это бизнес. Наверно, так надо.

Не подумай, что ворчу. После моего ухода из «Бостона» мне все три года платили полную зарплату. Это дань уважения за то, как я работал тридцать шесть лет.

— Зовут в другие клубы?

— В НБА хватает устных предложений, потому что бывшие игроки «Селтикс» сейчас почти во всех командах. Но, честно говоря, во всем баскетболе я сейчас дал бы согласие только Андрею Кириленко. Если бы он попросил помочь сборной России и поделиться опытом.

В Америке меня постоянно просят передать ему привет. Вчера мы как раз обменялись поздравлениями с Днем благодарения. Андрея очень любят в США — не только за его игру.

Андрей Кириленко / Фото: © РИА Новости / Сергей Пятаков

— За что еще?

— За его улыбку и отношение к окружающим. Берд и Джордан снимали шляпу перед Сабонисом. Марчюленис вошел в НБА, как нож в масло. Но среди выходцев из бывшего СССР именно Кириленко лучше всех вписался в американскую баскетбольную культуру.

К тому же он никогда не брался за стакан. В отличие от некоторых молодых хоккеистов, хлынувших в американские лиги после распада Союза. Помню, спросил Лешу Касатонова, игравшего за «Бостон»: «А где же тот вратарь? Сережей звали». — «Вернулся в Кременчуг. По водке соскучился».

— Как отдыхаете после ухода из «Селтикс»?

— Люблю активный отдых и объехал весь мир, а сейчас мне интереснее съездить в Никарагуа, где дом у моего сына, чем в Париж. Если же ехать в Европу, то лучше всего в Ленинград. Когда впервые вернулся туда в 1989-м, был необыкновенно воодушевлен тем, что все вокруг говорят по-русски.

Еще помню, как увидел из троллейбуса надпись на Кировском заводе: «Коммуняки, ваше время прошло». В моей молодости такое сложно было представить — я даже испугался. Также был поражен неухоженностью города — особенно Петроградки, где жила мама. Ленинград был каким-то погасшим, темным. И все равно любимым и родным.

— Чем еще запомнились первые приезды домой после эмиграции?

— На Играх Доброй воли в 1994-м, когда город уже привели в порядок, мы жили в гостинице «Прибалтийской». Всех «тамбовских» (членов питерской ОПГ — sportbox.ru) оттуда выселили, и на каждом этаже дежурили омоновцы. Иностранцы удивлялись — что за военные вокруг.

Еще я прилетал туда на похороны матери. В морге меня шокировало, что рядом с моей 86-летней мамой — одни молодые ребята.

— Сын живет в Никарагуа?

— Нет, в Бостоне. А там просто дом купил. Чаще всего сдает его разным писателям и художникам, которые любят тишину.

— Дочь — теннисистка?

— Да. В позапрошлом году выиграла детский чемпионат Америки. Вчера жена улетела с ней в Майами на Orange Bowl — юниорский чемпионат мира. У дочери — мамин характер, сванский. Очень самостоятельная: раньше запрещала посещать ее игры (приходилось в какие-то дырки подсматривать) и даже тренера со скамейки прогоняла. Сейчас-то поспокойней стала. Она — мой младший ребенок. Старшему — 51. Среднему — 29. А ей — 14.

— Какие русские привычки сохранили после сорока лет жизни в Америке?

— Да все сохранил. Нельзя терять свои корни, свое лицо. Я и не хочу меняться. До сих пор удивляюсь, когда наши называют английскими словами то, что можно сказать по-русски. У нас же богатый язык — зачем вставлять дурацкие американизмы?

Люблю все русские праздники. Для американцев Новый год — пустой звук (в девять ложатся спать), а мы отмечаем его четыре раза. По московскому времени и местному — первого января и четырнадцатого. Люблю застолья, компашки — когда все говорят и никто никого не слушает. Шампань всю ночь. Нормально.

Если есть выбор, всегда иду в русский ресторан. Заказываю оливье, винегрет, селедку, картошечку с укропом, люля-кебаб. Что может быть лучше?

* Соцсеть, признанная в России экстремистской